Закон привлечения. Как решить проблему нехватки инвестиций в России
Как привлечь инвестиции в Россию для развития экономики? В последнее время этот вопрос находится в центре экономической дискуссии. Действительно, те 20% ВВП, которые были вложены в основной капитал по итогам 2016 года — это маловато. Китай, например, привлек инвестиции в 47% от ВВП. Это, разумеется, перебор, прямой путь к надуванию финансовых пузырей и к экономическим неприятностям в будущем. Нам бы 25-27% — этого хватило бы для устойчивого роста производства и доходов населения.
Историческая статистика показывает, что в лучший период своего развития, то есть в 60-70-е годы прошлого века, западные страны инвестировали в основной капитал примерно такую долю своего ВВП. Благодаря этому они создали идеальную модель развитого, с одной стороны — капиталистического, с другой стороны — социального государства, которая с тех пор сияет путеводной звездой для всех народов, ищущих счастья и процветания. В том числе и для нас. То есть, действительно, на первый взгляд России нужны инвестиции — внутренние и внешние.
Однако, что такое инвестиции с социальной точки зрения? В их основе лежит обещание, гарантия вернуть вложенные в проект средства с прибылью. Если такая гарантия присутствует, общество готово вкладывать в проекты различные ресурсы, которые опять же по своей социальной природе не более, чем свободное время людей. Инвестиции и стоящая за ними новая стоимость как бы возникают из воздуха, если есть надежная гарантия успеха начинания. Собственно, именно поэтому ключевая тема в банковском кредитовании — это не механика финансовых операций, не движение средств, а оценка риска, андеррайтинг, расчет вероятности возврата средств заемщиком.
Традиционно подразумевается, что расчет рисков и оценка эффективности проектов представляют собой неотъемлемую часть инвестиционных операций, однако это не совсем так. Их можно разделить, причем именно положительная оценка андеррайтеров в части потенциальной эффективности проекта влечет за собой появление на свет новой стоимости, отражением которой и являются инвестиции. Именно правильная, профессиональная оценка рисков позволяет снизить до минимума стоимость финансирования.
То есть по факту России нужны не инвестиции как таковые, а мастерство в оценке рисков проектов развития. А это уже, согласитесь, совсем другая тема. На самом деле стране для устойчивого развития требуются грамотные и опытные специалисты по потребительскому поведению, прогнозированию спроса на разных сегментах рынка как внутри страны, так и за рубежом. Нужна каста независимых экспертов-профессионалов, пользующихся доверием экономического блока правительства и бизнеса.
Это даст возможность увереннее реализовывать крупные инвестиционные проекты — скоростные железные дороги, платные автомагистрали, порты, заводы для производства удобрений, агропроекты и т.п. Если есть гарантия возврата денег, выпустить под проект ценные бумаги не более чем дело техники. Новая стоимость в экономике возникнет «из воздуха», как бы сама собой.
У нас, в отличие от старых развитых экономик, сообщество профессиональных оценщиков рисков, которые пользовались бы всеобщим доверием, пока не сложилось. Будут ли эффективными вложения в скоростные железные магистрали? В аэропорты и платные дороги? А Бог их знает. На неопределенность рисков накладывается боязнь ошибки, нежелание отвечать за неудачу проекта, а вероятность провала воспринимается в условиях неопределенности как весьма большая. Также имеет место страх быть обвиненными в коррупции с плачевными последствиями для карьеры.
Поэтому и правительству, и бизнесу приходится покупать экспертизу эффективности за границей, часто упакованную в оболочку внешнего финансирования. Давайте позаботимся о формировании рынка профессиональной и качественной инвестиционной экспертизы, который сделает менее рискованными вложения в развитие. Российские специалисты по этому профилю уже существуют, но для государства и бизнеса пока нет пророков в своем отечестве. Как только пул экспертов по оценке рисков будет сформирован, экономическое развитие ускорится, а внутреннее кредитование будет вытеснять внешние заимствования. Вот это и будет наш ответ на санкции, отрезающие российский бизнес от внешних финансовых рынков.
Говорят, что приток капитала в страну сдерживают плохие институты и негодный инвестиционный климат. Есть ощущение, что в этих речах много лукавства. Во-первых, очень часто выразители такой позиции или близки к власти, или в недавнем прошлом в эту власть входили. И тут непонятно, что мешало им улучшить работу государственного аппарата? И как так получилось, что они осознали потребность в институтах сразу после отставки?
Во-вторых, есть масса стран с серьезными политическими рисками, например, тот же Китай или монархии Персидского залива, которые не страдают от недостатка внутренних и внешних инвестиций. В-третьих, по данным опросов, проводимых Росстатом среди предпринимателей, на первых местах среди ограничителей развития бизнеса в России — узость спроса и высокая стоимость кредитов, а бюрократическое давление —в конце списка. То есть, действительно, институты неплохо было бы улучшить, но не они тормозят экономику.
Большой вопрос, который возникает в этой связи, — это реальный, ответственный спрос на инвестиции в нашей стране. Понятно, что он есть, но какой? Есть, конечно, большое желание получить «вертолетные» деньги, раздаваемые правительством и Центральным банком просто так, с отдачей «потом». Потребность в возвратных вложениях с положительной реальной ставкой тоже присутствует, но насколько она велика? Тут надо вспомнить, что по данным опросов предпринимателей главная причина сдерживания роста — это узость рынков. А недостаток спроса дешевыми кредитами не лечится. Нужно, чтобы россияне захотели больше тратить и научились больше зарабатывать. А на это требуется время, и пока платежеспособный спрос такой, как сейчас — избыточные инвестиции будут злом. Профессиональные андеррайтеры прямо так и скажут.
Источник
Нет инвестиций — нет роста
В конце мая президент России Владимир Путин заявил, что дно кризиса было пройдено еще в 2015 году, а министр экономики Алексей Улюкаев ранее оценивал, что «самая глубокая часть» кризиса была пройдена к середине 2015 года. С этим не согласны экономисты Высшей школы экономики: динамика спроса указывает на то, что дно кризиса пройдено не было, экономика по-прежнему углубляется в рецессию, отмечает ведущий эксперт Центра развития НИУ ВШЭ Николай Кондрашов в свежих «Комментариях о государстве и бизнесе».
Спрос не растет
Динамика ВВП определяется показателями спроса и запасов, пишет Кондрашов. Последние — крайне волатильны, поэтому для определения момента, когда экономика перейдет к росту, может быть, «корректнее» использовать именно показатели спроса. Индикатор конечного внутреннего спроса — это сезонно сглаженная динамика индексов розничного товарооборота, платных услуг населению и строительства. Он отражает спрос как населения, так и бизнеса. Этот индекс «исторически демонстрирует более устойчивую динамику», чем индекс базовых отраслей экономики. Во время кризиса 2008–2009 годов понадобился год, для того чтобы этот показатель начал расти.
В отличие от индекса базовых отраслей, который действительно начал расти к середине 2015 года, показатель спроса продолжил снижаться и после фазы резкого падения в 2015 году. «То есть повышение производства (выпуск базовых отраслей), которое наблюдалось во втором полугодии 2015 года и которое дало многим надежду на то, что дно кризиса пройдено, во многом было обеспечено временным положительным вкладом фактора запасов, что ввело в заблуждение относительно перспектив перехода экономики к устойчивому восстановлению», — пишет Кондрашов. Таким образом, динамика индекса потребления указывает на продолжение рецессии. А в апреле 2016 года и выпуск базовых отраслей возобновил снижение, сократившись на 1,9% к предыдущему месяцу после роста в феврале—марте. «По нашим оценкам, если уровень экономической активности, измеряемый индексом базовых отраслей, останется на уровне апреля, то падение ВВП по итогам года составит более 1,5%», — резюмирует эксперт.
При этом аналитики Банка России в конце мая писали о том, что ожидают «выхода экономики на траекторию медленного роста в ближайшие месяцы в случае отсутствия новых внешних шоков». Речь шла о росте за счет отраслей, связанных с внутренним спросом. «Статистика показывает, что товарооборот и потребительская активность постепенно выходят из пике, хоть и остаются низкими», — говорилось в обзоре ЦБ. «Мы рассчитываем, что где-то к середине года мы выйдем на нулевую отметку, постепенно будем восстанавливать позитивный экономический рост», — говорил чуть ранее министр экономического развития Алексей Улюкаев (цитата по агентству «Прайм»).
Экономическая активность возобновила падение
«После семи месяцев в целом нейтральной динамики экономическая активность скорее держит курс на снижение», — отмечает Кондрашов. «Возможно, к этому стоит относиться не как к развороту динамики, а как к продолжению глубинных тенденций, которые все больше отражаются в макростатистике», — рассуждает эксперт.
Розничный товарооборот в апреле снизился на 0,3%, он почти непрерывно падает на протяжении последних 16 месяцев. Сократились платные услуги населению — на 0,4% после роста на 0,8% в марте. Этот показатель стагнирует на протяжении последних двух кварталов, отмечает эксперт ВШЭ. Оптовая торговля снизилась в апреле на 5,2% после роста на 6,9% в предыдущие два месяца, однако автор обзора отмечает высокую волатильность и ненадежность статистики этого сектора. Строительство сократилось на 5,8%, оказавшись ниже уровня июля—августа 2015 года, «которые ранее являлись самыми низкими точками нынешнего кризиса».
Как и предсказывал в прошлом выпуске мониторинга Центр развития ВШЭ, наблюдается откат положительной статистики по промышленности в негативную область: произошла коррекция данных по добыче — от роста на 4,3% в феврале—марте к сокращению на 3,5% в апреле, и, как следствие, рост добывающего сектора на 2,9% в феврале—марте сменился падением на 2,8% в апреле.
Этот кризис хуже предыдущих
Сравнивая нынешний кризис с предыдущими, 1998—1999 годов и 2008—2009 годов, другой эксперт Центра развития ВШЭ Валерий Миронов отмечает, что ситуация сейчас отличается в неблагоприятную сторону. Во время прошлых двух кризисов экономика выходила из рецессии через пять кварталов после начала спада, при этом на шестой квартал оба раза наблюдался заметный отскок ВВП и драйвером роста выступала промышленность, пишет Миронов. Сейчас экономика сокращается уже пять кварталов, и если аналогия верна, то во втором квартале 2016 года должен быть зафиксирован рост ВВП.
Однако в апреле 2016 года со снятой сезонностью роста промышленности не было, отмечает Миронов. И хотя в ряде секторов наметились положительные тенденции, для того чтобы оживление продолжалось, должна улучшиться динамика инвестиций. В первом квартале 2016 года инвестиции упали, по данным Росстата, на 4,8% год к году. При этом крупные секторы — нефтеперерабатывающая и пищевая промышленность — начинают терять рост из-за снижения внешнего и внутреннего спроса, констатирует эксперт. «Зеленые ростки» в промышленности могут быстро завянуть, предупреждает он, и отскок экономики не гарантирован.
Источник
Нет длинных денег – нет роста
Длинные деньги используются в течение трех и более лет – главным образом на инвестиции в основной и человеческий капитал. На длинных деньгах базируется рыночный механизм социально-экономического роста и прежде всего рынок капитала.
Деньги есть, роста нет
В 2019 г. ВВП в России был всего на 10% выше уровня 1990 г. При этом инвестиции в основной капитал составили около 70%. Объем промышленности в 2019 г. немного не дотянул до размеров, которые он имел в советской России. Доля фонда потребления населения в ВВП существенно возросла, поэтому реальные доходы в расчете на душу населения в 2019 г. превысили уровень 1990 г. на 25%. Это превышение произошло главным образом за счет формирования немногочисленной прослойки богатых людей. 10% самых богатых семей имеют душевой доход в размере около 100 000 руб. в месяц, в то время как 10% самых бедных семей – только 6000 руб., в 15 раз меньше. В 1990 г. это социальное неравенство было всего четырехкратным, в 80-х гг. – трехкратным. Так что реальные доходы 2/3 населения находятся либо на уровне, либо ниже показателей советской России.
4,4 трлн руб. (4% ВВП)
планируется выделить на антикризисную программу. Это в 2,5–3 раза меньше, чем в 2009 г. Так восстановление экономики и уровня жизни растянется на 1,5–2 года, и с 2022–2023 гг. Россия опять окажется в стагнации
В мире нет сколь-нибудь крупной страны с такими низкими темпами социально-экономического развития в последние 30 лет. За эти годы ВВП стран ЕС вырос в 2 раза, США – в 2,5 раза, Китая – в 3,5 раза. При этом уже сегодня из-за девальвации рубля втрое по сравнению с 2008 г. ВВП России, по оценке Всемирного банка (ВБ), опустился среди крупных стран на 10-е место, а по оценке МВФ и ООН – даже на 12-е. А по уровню экономического развития (ВВП на душу населения при оценке по паритету покупательной способности) Россия занимает 50-е место (оценка ВБ и МВФ).
В 2019 г. доля инвестиций в основной капитал в ВВП России составляла 17%, а доля вложений в человеческий капитал – только 14%. При таких показателях закономерный социально-экономический рост невозможен. Рост в размере 3% начинается обычно при удельном весе инвестиций в ВВП в размере 20–22%. Чтобы перейти к устойчивому многолетнему росту в 3–4%, эту долю нужно поднять до 25%. Учитывая крайне низкую долю инвестиций в ВВП, форсированный рост для России возможен при обеспечении роста инвестиций на 10–15% ежегодно.
В отличие от стагнации кризис содержит внутренний механизм отскока от дна падения. Цена на российскую нефть Urals, достигнув нижней точки в апреле ($18/барр.), в мае – июне превысила $40. Если в период такого отскока от дна социально-экономических показателей их серьезно поддержать инвестициями, то можно перескочить через стагнацию и сразу от кризиса перейти к росту.
Так было при выходе из глубокого кризиса 2008–2009 гг. в России после падения на 7,8% в 2009 г. ВВП в 2010 г. вырос на 4,5%, в 2011-м – еще на 4,3%, а в 2013 г. его объем превысил докризисный размер. Еще быстрее восстановилась промышленность – уже в первой половине 2011 г. она превысила докризисные значения. Розничный товарооборот, снизившийся в кризис на 5,6%, поднялся в 2010 г. на 6% и сразу превзошел докризисный уровень. Цена на нефть быстро восстановилась, и объем внешней торговли в 2010–2011 гг. возрастал по 30%, возместив за полтора года кризисное падение.
Чтобы добиться резкого подъема экономики, была осуществлена крупнейшая в истории России антикризисная программа, объем средств на которую составил 10,9% ВВП, что применительно к объему ВВП 2019 г. составило бы 12 трлн руб. При этом из $597 млрд золотовалютных резервов (ЗВР) было затрачено $211 млрд – 35%. Кроме того, наши крупнейшие госкорпорации в 2010–2013 гг. заняли с мирового финансового рынка еще $280 млрд под низкий процент и увеличили внешний долг России до $732 млрд.
Если с этих позиций оценивать деятельность по преодолению кризиса 2020 г., то пока на антикризисную программу намечено выделить 4,4 трлн руб. (4% ВВП) – в 2,5–3 раза меньше, чем в 2009 г. Возможно, кризис 2009 г. был немного глубже кризиса 2020 г. по падению ВВП и промышленности: в 2020 г. ожидается падение экономики России примерно на 7%, промышленности – на 5%. Но зато реальные доходы в 2020 г. существенно сократятся, в то время как в 2009 г. они не снизились. На треть также сокращается малый и средний бизнес, чего не было в кризис 2009 г. Так что вряд ли запланированных средств достаточно, чтобы не просто выйти из кризиса, но и перейти к росту. При таких затратах восстановление экономики и уровня жизни населения растянется минимум на 1,5–2 года, и мы опять окажемся в стагнации с 2022–2023 гг.
17% от ВВП
составляет сейчас внешний и внутренний долг России. А безопасным и допустимым считается долг в 60%. Руководствуясь ложными догмами, мы отказываемся от финансирования экономического роста
Из ЗВР на антикризисную программу 2020 г. собираются потратить часть только фонда национального благосостояния – 3 трлн руб. (из примерно 12 трлн). Это около $40 млрд, или менее 7% от общего объема ЗВР, объем которых в августе 2020 г. даже немного превысил максимальный размер, достигнутый накануне кризиса 2008–2009 гг., и составил около $600 млрд.
На антикризисную программу для выхода на ускоряющиеся темпы развития надо выделить втрое больше средств, чем сегодня намечает правительство на 2020–2021 гг. При этом до 40% этой суммы могло бы быть покрыто бюджетом, а 60% – долгосрочными инвестиционными кредитами банков. До 2025 г. целесообразно также для перехода к росту вложить до половины всех ЗВР, т. е. $300 млрд. Тем более что объемы ЗВР в России в 8 раз превышают рекомендуемые международными критериями объемы.
В 2019 г. объем инвестиций в основной капитал в России составил 18 трлн руб., а объем инвестиций в человеческий капитал – 15 трлн руб. из 110 трлн объема ВВП. Для форсированного роста ежегодно нужно изыскивать дополнительно минимум 2 трлн руб. для инвестиций в основной и 1,8 трлн – в человеческий капитал.
Где взять длинные деньги
В общем объеме инвестиций около 60% формируют предприятия за счет своей прибыли и амортизации. Чтобы заинтересовать их в увеличении собственных инвестиций из прибыли, следовало бы освободить от налогообложения ту часть прибыли, из которой они черпаются. Если дать налоговую льготу на треть прибыли (как правило, такая часть и направляется на инвестиции), инвестиции можно увеличить на 1 трлн руб. в год. Еще минимум 1 трлн руб. дополнительных инвестиций можно получить за счет увеличения амортизации при сокращении в 1,5–2 раза ее сроков, как это сделал Рейган при переходе к «рейганомике» в 1982 г. Целесообразно также на время смены технологий и оборудования предоставлять бизнесу налоговые каникулы, дешевые инвестиционные кредиты, таможенные и административные льготы. От государства потребуются относительно небольшие суммы по компенсации банкам заниженного процента по инвестиционному кредиту и недополученной прибыли, что будет возмещено в последующие 2–3 года технологически обновленными предприятиями.
Дополнительные инвестиции в основной капитал следовало бы обеспечивать преимущественно на возвратных условиях за счет инвестиционного кредита. Это касается и значительной части бюджетных расходов, сейчас безвозвратных. При технологическом перевооружении действующего производства окупаемость в среднем составляет 5–7 лет – и в этих случаях инвестиционный кредит мог бы предоставляться под ставку 4–5%. При создании новых мощностей высокотехнологических производств окупаемость оценивается обычно в 10–12 лет, поэтому ставка кредита нужна более низкая – 3–4%. Наконец, крупные инфраструктурные проекты, которые окупаются за 20–25 лет, могут быть переведены на долгосрочный инвестиционный кредит под 2–3% годовых.
За счет перехода на инвестиционное кредитование бюджетных расходов на окупаемые проекты в федеральном и региональных бюджетах высвободится до 5 трлн руб., из которых лишь небольшая часть может потребоваться для возмещения коммерческим банкам заниженной процентной ставки. Размер этих средств будет зависеть от ключевой ставки ЦБ, которая в связи со снизившейся инфляцией должна сократиться до 4% осенью этого года и до 3–3,5% в 2021 г.
Сейчас объем инвестиционного кредита в России со стороны банковской системы составляет всего 8–10% в общем объеме инвестиций. В развитых странах эта доля составляет 30–50%, в развивающихся, включая Китай, – 20–30%. Банк России мог бы стимулировать инвестиционное кредитование посредством рефинансирования банков под залог ценных бумаг, обеспеченных портфелем их кредитов, выданных на инвестиции. Также возможен выкуп со стороны регулятора таких бумаг у коммерческих банков (так делает, например, ЕЦБ). Так или иначе, видится троекратный рост инвестиционных кредитов в ближайшие два года.
Вдвое нужно увеличить инвестиции на строительство жилья. Их доля в общем объеме в России составляет 12,7%, тогда как в Германии, где обеспеченность комфортным жильем вдвое выше, – 39,3%. Даже в США, где жилищная обеспеченность втрое выше, инвестиции в жилье составляют 18,2% (все данные за 2018 г.).
На инвестиционные кредиты должна использоваться и часть ЗВР. Из имеющихся в наличии $600 млрд резервов в России $300 млрд могли бы быть потрачены – по $30–40 млрд в год – на возвратные проекты в виде инвестиционных кредитов на основной и человеческий капитал. В последнем случае следовало бы сотням тысяч людей ежегодно выдавать 15–20-летние кредиты в размере нескольких сотен тысяч рублей на профессиональное образование. Государство могло бы выступить гарантом этих займов, чтобы снизить процент по ним и, если потребуется, доплатить банкам за сниженные процентные ставки.
С 2020 г. государственный бюджет будет дефицитным. В России это принято считать недостатком. Но проблема – это профицит при стагнации. Во многих ведущих странах бюджетный дефицит в течение длительного периода является механизмом, стимулирующим экономический рост. В частности, в США, Великобритании, Японии и многих странах ЕС дефицит является устойчивым источником финансирования экономики (за последние 44 года дефицит в США отмечался 41 год). Покрывается дефицит, как правило, посредством целевой эмиссии национального центрального банка, потому что за длительный период прирост экономики в этих странах превышает накопленный объем дефицита бюджетов.
Безопасным и допустимым считается долг в 60% ВВП. В России внешний и внутренний госдолг – 17% ВВП. Фактически, руководствуясь некорректными экономическими догмами, мы отказываемся от экономического роста.
Сейчас мы вполне можем себе позволить иметь долг в размере, скажем, 30–40% ВВП, а это около полутриллиона долларов. Главное, что не учитывается и, по-видимому, не понимается, что за счет дефицита бюджета, долгов государства, ЗВР мы сразу получаем длинные деньги и стимулируем рост экономики.
Россия может за 10–15 лет выйти на технологический уровень ведущих стран мира, если начнет с 2021–2022 гг. техническое перевооружение действующего производства в рамках перспективного плана с конкретными национальными программами. И нечего стесняться планирования – все развитые страны его так или иначе практикуют, и мы умеем.
Механизмы мобилизации длинных денег
После финансового кризиса 2007–2009 гг. ведущие страны стали более активно использовать механизмы целевой сверхдлинной эмиссии. Это расширяет возможности устойчивого роста на внутренней основе с учетом национальных приоритетов развития.
Такой механизм предполагает, что центральные банки стран покупают госбумаги, выпущенные минфинами; одновременно осуществляется целевая длинная (до 30–40 лет) эмиссия на необходимые программы. При этом купленные центральным банком бумаги хранятся у него в течение всего срока, а не поступают на рынок, оттягивая оттуда деньги: ЦБ, по сути, дает долгосрочный кредит экономике. Более того, когда приходит время погасить бумагу, т. е. изъять ресурсы из экономики, при необходимости осуществляется новая эмиссия, что обеспечивает новый приток длинных денег и делает ресурсы для экономики фактически бессрочными. Кроме того, участие ЦБ в указанных механизмах позволяет осуществлять финансирование бюджетных задач. В результате в развитых странах 80–95% всей эмиссии национальной валюты приходится на свои национальные (в первую очередь долгосрочные) госбумаги.
В условиях санкций главным источником финансирования для российских компаний становится внутренний финансовый рынок, но его возможности ограничены. Банки выдают деньги на относительно короткие сроки, кроме того, ставки по кредитам остаются довольно высокими: цена денег выше, чем доходность, которую принесет проект при реализации. Значит, нужно взаимодействие ЦБ и Минфина. Минфин уже выпускает длинные бумаги (более 10 лет). Однако эта эмиссия облигаций не способствует удлинению финансовых ресурсов в реальной экономике, так как основными их покупателями являются банки, что означает изъятие денег из экономики.
В России целевая эмиссия и ее направление в приоритетные сферы экономики с максимальным мультипликативным эффектом для экономического роста позволит осуществить монетизацию с наименьшей инфляцией. В целом использование механизма целевой долгосрочной эмиссии будет способствовать насыщению экономики длинными деньгами, диверсификации инструментов на рынке, оживлению соответствующего сегмента рынка и снижению ставок. При этом российские денежные власти имеют значительный потенциал для наращивания целевых средств на финансирование экономического роста, о чем свидетельствует небольшой объем гособлигаций на балансе Банка России (см. график 2).
Также необходимо стимулировать формирование длинных пассивов у коммерческих банков. Это возможно, например, посредством введения более льготных норм резервирования по ним. В результате формирования длинных денег естественно расширятся возможности пенсионных, страховых и иных долгосрочных механизмов.
По оценкам Boston Consulting Group, богатство россиян составляет $1,6 трлн, из которых $400 млрд сосредоточено в офшорах. Что мешает создать в России выгодные условия для их инвестирования? Дональд Трамп, например, вернул из офшоров более триллиона долларов, включая все 100-миллиардные активы компании Apple.
Необходимо снять налоги с доходов, которые используются на прирост инвестиций в основной и человеческий капитал. Важно снизить налог с дивидендов, которые приносят эти инвестиции, и с предпринимательского дохода, если он опять-таки используется для развития. Все, что используется на цели развития и на благосостояние, должно быть безналоговым или низконалоговым.
Нужно снизить налог для предприятий, производящих массовую качественную потребительскую продукцию. При этом должны быть высокие налоги для тех, кто строит и продает жилье по 100 000 руб. и более за 1 кв. м, на 4–5-звездные гостиницы с высокими ценами и сверхдорогие торговые сети, недоступные среднему классу, не говоря уже о бедном населении. А то у нас даже средства на благотворительность облагаются налогом, даже заработки, которые после налогов ниже прожиточного минимума. Все это должно быть исправлено.
Россия занимает 50-е место среди 150 стран по уровню реальных доходов, по индексу социального развития – только 80-е место, по численности бедных и социальному неравенству – 100-е место, по уровню жизни пенсионеров – 78–98-е место. Только у нас минимальная зарплата в 4–5 раз ниже среднего уровня. Минимум зарплаты должен составлять 50% от средней в стране, а размер пенсий – 40–60% к среднему заработку, тогда как в России он немногим больше 30%. Кризис – самое подходящее время для повышения минимума зарплаты – с 12 100 до 20 000 руб. в месяц и увеличения пособия по безработице – с 4500–12 100 руб. хотя бы до 12 100–30 000 руб. В 2021 г. целесообразно увеличить средний размер пенсий до 20 000 руб. с возможностью выхода на пенсию по прежним возрастам. А в 2022 г. можно было бы освободить от подоходного налога семьи, доход которых ниже прожиточного минимума.
Значительную часть этих расходов – особенно по обеспечению нового минимума зарплаты и по повышению пособий по безработице – можно осуществить в первую очередь за счет сверхприбылей относительно крупных предприятий и организаций. Финансовый результат предприятий и организаций за 2018 и 2019 гг. вырос на 72%. На их счетах в банках скопилось 30 трлн руб. (не считая средств в офшорах).
Важно также с 2021 г. создать условия для приоритетного повышения доходов в сельской местности и на предприятиях малых городов, где живет 60 млн человек. Душевой доход там в 1,5 раза ниже среднего по России и вдвое ниже, чем у населения крупных городов. Главный способ – резкое расширение фермерства за счет включения в него значительной части семей, преимущественно занятых личным подсобным хозяйством. Для этого надо создать льготы для фермерства, предоставлять им беспроцентные или льготные займы, обеспечивая дешевыми домашними кормами, ветеринарной помощью и т. д. От государства это потребует до 3 трлн руб. ежегодной поддержки.
Управление длинными деньгами
Эффективное использование длинных денег нужно прежде всего для технологического прорыва за 10–15 лет и утроения за это время человеческого капитала. В более широком смысле это переход от фискального накопительства к стимулированию инвестиций.
Россия имеет самую отсталую банковскую систему среди крупных стран Европы: банковские активы у нас не достигают даже размера ВВП, в то время как в странах Европы и в Китае они превосходят ее в 2–3 раза. Соответственно, объем кредитования в России втрое ниже по отношению к объему ВВП, а инвестиционного кредитования – в 5 раз ниже. Надо создать условия для форсированного роста банковских активов.
Необходимо также ставить задачу к 2025 г. увеличить внебанковские фонды длинных денег (пенсионные фонды, фонды страхования, паевые и другие фонды) минимум в 2 раза, а к 2023 г. – хотя бы в 5 раз. Для этого надо перейти к новой накопительной пенсионной системе, развивать страхование, расширив его на все рискованные случаи и сделав вложение этих средств безналоговым и дающим больше выгоды, чем хранение денег на срочных депозитах. Все это значительно повысит монетизацию экономики, которая сейчас крайне низка – около 47% ВВП, тогда как в других странах часто находится в диапазоне 100–200% ВВП.
В качестве дополнительного механизма роста следует использовать возврат России к планированию, систему которого по примеру других рыночных экономик надо модернизировать для нашей страны. В настоящее время 39 стран, по нашим подсчетам, используют систему планирования, а «пятилетки» использовались для быстрого подъема Японией, Южной Кореей, послевоенной Францией и другими государствами.
Авторы — Абел Аганбегян, академик РАН, завкафедрой РАНХиГС при президенте РФ; Михаил Ершов, д. э. н., Институт энергетики и финансов, Финансовый университет при правительстве РФ
Источник