Хорошими людьми называются те которые умеют скрывать свои дела
Афоризмы, мысли и высказывания выдающихся россиян. Полное собрание остроумия и жизненной мудрости
АХМАТОВА Анна Андреевна
(девичья фамилия – Горенко, псевдоним – фамилия прабабушки по матери)
Родилась в Одессе в семье флотского инженера-механика. Училась в Мариинской женской гимназии, после окончания которой переехала в Петербург, где вместе с мужем, поэтом Н. Гумилевым, в 1911 г. вошла в «Цех поэтов» и стала одним из основателей поэтического течения акмеизм. В 1912 г. выпустила поэтический сборник «Вечер», имевший большой успех. В 1914 г. вышел сборник «Четки», в революционные годы выпустила сборники любовной лирики «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921). Признанная классиком отечественной поэзии еще в 1920-е годы, подвергалась замалчиванию, цензуре и травле. Ее поэма «Реквием» (1935–40; опубликована 1987) – одно из первых поэтических произведений, посвященных жертвам репрессий 1930-х годов. Во время Великой Отечественной войны в эвакуации создала цикл стихов «Ветер войны», «Поэму без героя». Кроме поэтических произведений, перу А. Ахматовой принадлежат статьи о творчестве А.С. Пушкина, воспоминания о современниках. В 1964 г. в Италии Ахматовой была вручена премия Этна Таормина, а в 1965 г. в Оксфорде присуждена почетная докторская степень. Умерла в Домодедово (Подмосковье), похоронена в Комарово, под Санкт-Петербургом.
Благовоспитанный человек не обижает другого по неловкости. Он обижает только намеренно.
Будущее, как известно, бросает свою тень задолго до того, как войти.
Восьмое марта выдумали импотенты. Как можно вспоминать о женщине один раз в году?
…Все, кого ты вправду любила, / Живыми останутся для тебя.
Есть в близости людей заветная черта, / Ее не перейти влюбленности и страсти…
Жить – так на воле, / Умирать – так дома.
Измену простить можно, а обиду нельзя.
Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда…
Можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи.
Настоящую нежность не спутаешь / Ни с чем, и она тиха.
Не давай мне ничего на память: / Знаю я, как память коротка.
О, есть неповторимые слова, / Кто их сказал – истратил слишком много.
Поэт – человек, у которого никто ничего не может отнять и потому никто ничего не может дать.
Против кого дружите?
Ржавеет золото и истлевает сталь, / Крошится мрамор.
К смерти всё готово. / Всего прочнее на земле – печаль, / И долговечней – царственное слово.
Рухнул в себя, как в пропасть.
С большой прямотой напросилась на комплимент.
Сильней всего на свете / Лучи спокойных глаз.
Страшно выговорить, но люди видят только то, что хотят видеть, и слышат только то, что хотят слышать. На этом свойстве человеческой природы держится 90% чудовищных слухов, ложных репутаций, свято сбереженных сплетен. Несогласных со мной я только попрошу вспомнить то, что им приходилось слышать о самих себе.
Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие – и убедилась, что, в сущности, это одно и то же.
АНДРЕЕВ Леонид Николаевич
Родился в Орле в обеспеченной семье. Окончил юридический факультет Московского университета. С 1897 г. публиковал свои фельетоны в газетах «Московский вестник» и «Курьер». Молодого автора заметил М. Горький, который и пригласил его в книгоиздательское товарищество «Знание», объединяющее многих молодых писателей. Слава пришла к Л. Андрееву после выхода рассказа «Жили-были» (1901). В 1902 г. стал редактором газеты «Курьер». В том же году благодаря помощи М. Горького большим тиражом был выпущен первый том его сочинений. В 1908 г. переехал в собственный дом в Финляндской деревне Ваммельсу, где написал свои первые драматические произведения: «Царь голод», «Анатэма», «Дни нашей жизни» и др. После Февральской революции 1917 г. входил в редакционный совет реакционной газеты «Русская воля». Октябрьскую Революцию не принял. После отделения Финляндии от России оказался в эмиграции. Наиболее известные произведения писателя: рассказы «Ангелочек» (1899), «Город» (1902), «Красный смех» (1904), «Елеазар» (1907) и др.; пьесы «Савва» (1907), «Жизнь человека» (1907), «Анфиса» (1910) и др.; романы и повести «Жизнь Василия Фивейского» (1903), «Иуда Искариот» (1907), «Иго войны» (1916), и др. Последние сочинения писателя проникнуты пессимизмом и ненавистью к большевистской власти («Дневник сатаны», «SOS»). 12 сентября 1919 г. скоропостижно скончался от порока сердца. Был похоронен в Мариоках. В 1957 г. перезахоронен в Ленинграде на Аллее Поэтов. В 1991 г. в Орле открылся дом-музей Л. Андреева.
Благочестивые люди не умеют отличать фальшивое от настоящего. Это умеют только мошенники.
Более храбрости требуется для жизни, нежели для смерти.
Борьба – вот радость жизни.
В жизни так много темного, и она так нуждается в освещающих ее путь талантах, что каждый из них нужно беречь, как драгоценный алмаз, как то, что оправдывает в человечестве существование тысяч негодяев и пошляков.
Вой человека не похож ни на что другое, как на голос зверя, проходящий через человеческую гортань.
Даже самая незначительная доля власти легко кружит неразвитые головы.
Деньги не исправляют несправедливостей природы, а углубляют их.
Деньги – это странствующая по миру свобода, которую рабы чеканят для господ.
Для убийцы, для преступника самое страшное не полиция, не суд, а он сам, его нервы, мощный протест всего тела, воспитанного в известных традициях.
Если бы люди понимали самих себя, то больше, чем горами, больше, чем всеми чудесами и красотами мира, они были бы поражены своей способностью мыслить.
Если человеку суждено стать Богом, то престолом его будет книга.
Есть на свете женщины умные, хорошие и талантливые, но справедливой женщины мир еще не видел и не увидит.
Жизнь интересна за ту великую тайну, что в ней заключена, за ее жестокости, за свирепую мстительность и сатанински веселую игру людьми и событиями.
Жить – это такая грозная задача для человека, у которого нет денег, здоровья и воли.
И врагам следует отдавать должное.
Из всего удивительного, непостижимого, чем богата жизнь, самое удивительное и непостижимое – это человеческая мысль. В ней божественность, в ней залог бессмертия и могучая сила, не знающая преград.
Источник
Хорошими людьми называются те которые умеют скрывать свои дела
Иуда Искариот (сборник)
Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота – человек очень дурной славы и его нужно остерегаться. Одни из учеников, бывавшие в Иудее, хорошо знали его сами, другие много слыхали о нем от людей, и не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные, которых расспрашивали об Иуде, поносили его самыми жестокими словами. «Он ссорит нас постоянно, – говорили они, отплевываясь, – он думает что-то свое и в дом влезает тихо, как скорпион, а выходит из него с шумом. И у воров есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно, и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее. Нет, не наш он, этот рыжий Иуда из Кариота», – говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним и всеми остальными порочными людьми Иудеи.
Рассказывали далее, что свою жену Иуда бросил давно, и живет она несчастная и голодная, безуспешно стараясь из тех трех камней, что составляют поместье Иуды, выжать хлеб себе на пропитание. Сам же он много лет шатается бессмысленно в народе и доходил даже до одного моря и до другого моря, которое еще дальше; и всюду он лжет, кривляется, зорко высматривает что-то своим воровским глазом; и вдруг уходит внезапно, оставляя по себе неприятности и ссору – любопытный, лукавый и злой, как одноглазый бес. Детей у него не было, и это еще раз говорило, что Иуда – дурной человек и не хочет Бог потомства от Иуды.
Никто из учеников не заметил, когда впервые оказался около Христа этот рыжий и безобразный иудей; но уж давно неотступно шел он по ихнему пути, вмешивался в разговоры, оказывал маленькие услуги, кланялся, улыбался и заискивал. И то совсем привычен он становился, обманывая утомленное зрение, то вдруг бросался в глаза и в уши, раздражая их, как нечто невиданно-безобразное, лживое и омерзительное. Тогда суровыми словами отгоняли его, и на короткое время он пропадал где-то у дороги, – а потом снова незаметно появлялся, услужливый, льстивый и хитрый, как одноглазый бес. И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет.
Но не послушал их советов Иисус; не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных. Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое. Уж десять дней не было ветра, и все тот же оставался, не двигаясь и не меняясь, прозрачный воздух, внимательный и чуткий. И казалось, будто бы сохранил он в своей прозрачной глубине все то, что кричалось и пелось в эти дни людьми, животными и птицами, – слезы, плач и веселую песню, молитву и проклятия; и от этих стеклянных, застывших голосов был он такой тяжелый, тревожный, густо насыщенный незримой жизнью. И еще раз заходило солнце. Тяжело пламенеющим шаром скатывалось оно книзу, зажигая небо; и все на земле, что было обращено к нему: смуглое лицо Иисуса, стены домов и листья деревьев, – все покорно отражало тот далекий и страшно задумчивый свет. Белая стена уже не была белою теперь, и не остался белым красный город на красной горе.
И вот пришел Иуда.
Пришел он, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно и пугливо вытягивая вперед свою безобразную бугроватую голову – как раз такой, каким представляли его знающие. Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус, который слегка сутулился от привычки думать при ходьбе и от этого казался ниже; и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно-жидкий и неприятный для слуха; и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые, шероховатые занозы. Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия, за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв. Двоилось также и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза. Покрытый белесой мутью, не смыкающийся ни ночью, ни днем, он одинаково встречал и свет и тьму; но оттого ли, что рядом с ним был живой и хитрый товарищ, не верилось в его полную слепоту. Когда в припадке робости или волнения Иуда закрывал свой живой глаз и качал головой, этот качался вместе с движениями головы и молчаливо смотрел. Даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра, а Иисус приблизил его и даже рядом с собою – рядом с собою посадил Иуду.
Брезгливо отодвинулся Иоанн, любимый ученик, и все остальные, любя учителя своего, неодобрительно потупились. А Иуда сел – и, двигая головою направо и налево, тоненьким голоском стал жаловаться на болезни, на то, что у него болит грудь по ночам, что, всходя на горы, он задыхается, а стоя у края пропасти, испытывает головокружение и едва удерживается от глупого желания броситься вниз. И многое другое безбожно выдумывал он, как будто не понимая, что болезни приходят к человеку не случайно, а родятся от несоответствия поступков его с заветами Предвечного. Потирал грудь широкою ладонью и даже кашлял притворно этот Иуда из Кариота при общем молчании и потупленных взорах.
Иоанн, не глядя на учителя, тихо спросил Петра Симонова, своего друга:
– Тебе не наскучила эта ложь? Я не могу дольше выносить ее и уйду отсюда.
Петр взглянул на Иисуса, встретил его взор и быстро встал.
– Подожди! – сказал он другу.
Еще раз взглянул на Иисуса, быстро, как камень, оторванный от горы, двинулся к Иуде Искариоту и громко сказал ему с широкой и ясной приветливостью:
– Вот и ты с нами, Иуда.
Ласково похлопал его рукою по согнутой спине и, не глядя на учителя, но чувствуя на себе взор его, решительно добавил своим громким голосом, вытеснявшим всякие возражения, как вода вытесняет воздух:
– Это ничего, что у тебя такое скверное лицо: в наши сети попадаются еще и не такие уродины, а при еде-то они и есть самые вкусные. И не нам, рыбарям Господа нашего, выбрасывать улов только потому, что рыба колюча и одноглаза. Я видел однажды в Тире осьминога, пойманного тамошними рыбаками, и так испугался, что хотел бежать. А они посмеялись надо мною, рыбаком из Тивериады, и дали мне поесть его, и я попросил еще, потому что было очень вкусно. Помнишь, учитель, я рассказывал тебе об этом, и ты тоже смеялся. А ты, Иуда, похож на осьминога – только одною половиною.
И громко захохотал, довольный своею шуткой. Когда Петр что-нибудь говорил, слова его звучали так твердо, как будто он прибивал их гвоздями. Когда Петр двигался или что-нибудь делал, он производил далеко слышный шум и вызывал ответ у самых глухих вещей: каменный пол гудел под его ногами, двери дрожали и хлопали, и самый воздух пугливо вздрагивал и шумел. В ущельях гор его голос будил сердитое эхо, а по утрам на озере, когда ловили рыбу, он кругло перекатывался по сонной и блестящей воде и заставлял улыбаться первые робкие солнечные лучи. И, вероятно, они любили за это Петра: на всех других лицах еще лежала ночная тень, а его крупная голова, и широкая обнаженная грудь, и свободно закинутые руки уже горели в зареве восхода.
Источник
Цитаты и афоризмы Леонида Андреева
Леонид Николаевич Андреев, 1871-1919 гг. Писатель.
Благочестивые люди не умеют отличать фальшивое от настоящего. Это умеют только мошенники.
В жизни так много темного, и она так нуждается в освещающих ее путь талантах, что каждый из них нужно беречь, как драгоценный алмаз, как то, что оправдывает в человечестве существование тысяч негодяев и пошляков.
Вой человека не похож ни на что другое, как на голос зверя, проходящий через человеческую гортань.
Деньги – это странствующая по миру свобода, которую рабы чеканят для господ.
Для убийцы, для преступника самое страшное не полиция, не суд, а он сам, его нервы, мощный протест всего тела, воспитанного в известных традициях.
Если бы люди понимали самих себя, то больше, чем горами, больше, чем всеми чудесами и красотами мира, они были бы поражены своей способностью мыслить.
Если человеку суждено стать Богом, то престолом его будет книга.
Есть на свете женщины умные, хорошие и талантливые, но справедливой женщины мир еще не видел и не увидит.
Жизнь интересна за ту великую тайну, что в ней заключена, за ее жестокости, за свирепую мстительность и сатанински веселую игру людьми и событиями.
Жить – это такая грозная задача для человека, у которого нет денег, здоровья и воли.
И врагам следует отдавать должное.
Ирония – такое порицание, которое останавливается на полпути.
Каждый человек – отдельный мир, со своими законами и целями, со своей особенной радостью и горем, – каждый как призрак, который является на миг и, неузнанный, исчезает.
Когда женщина полюбит, она становится невменяемой.
Когда мысли грязны и человек не любит себя, своей радости и своего горя – ему не о чем писать в дневнике.
Любовь – проклятая Богом страна, где опоздание служит законом, где ни один поезд не приходит по расписанию и начальники станций в красных шапках – все сумасшедшие или идиоты. Но здесь и сторожа сошли с ума от крушений! Опаздывают все признания и поцелуи, всегда слишком ранние для одного и слишком поздние для другого, лгут все часы и встречи, и, как хоровод пьяных призраков, одни бегут по кругу, другие догоняют, хватая воздух протянутыми руками. Всё в мире приходит слишком поздно, но только любовь умеет минуту запоздания превратить в бездонную вечность разлуки!
Люди всегда добивают того, кто уже ранен природой.
Молчание есть естественное состояние человека, когда сам он настойчиво верит в какие то слова, любит их ужасно.
Ничтожество – это душа зайца и бесстыдная терпеливость рабочего скота.
Нравственные инстинкты заложены так глубоко, что только при некотором уклонении от нормального типа возможно полное от них освобождение.
Писатель силою своей мысли и таланта должен творить новую жизнь.
Побеждать нужно головой, а не руками, потому что на голову подлецы слабы.
Полной уверенности в своем спокойствии не может создаться у мыслящего человека, предвидящего все случайности.
Правда жизни есть то, чего мы хотим от нее.
Случайность – это великий союзник умных.
Сострадание – великое и благотворное чувство, и люди, малейшие из людей, достойны его, – но для этого необходимо, чтобы они были людьми, а не только восковыми фигурами.
Только богатство дает свободу.
Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил, тому бояться нечего.
Тонкий ум, изощренный в упражнениях, способный одним колебанием своим создать как бы новый, великий мир, в ужасном бессилии останавливается перед ничтожнейшим вопросом.
У простого смертного, ничем себя не проявившего, все его горести кончаются со смертью – у литератора они со смертью иногда только начинаются. Если при жизни литератор сам мог всякого обидеть, то по смерти всякий может обидеть его – было бы только желание. А за последним дело никогда не станет.
Хорошими людьми называются те, которые умеют скрывать свои дела и мысли; но если такого человека обнять, приласкать и выспросить хорошенько, то из него потечет, как гной из проколотой раны, всякая неправда, мерзость и ложь.
Человек, никогда не имевший денег, думает, что они могут дать ему любовь, и человек, не знавший женской любви, думает, что она может дать ему счастье.
Чем больше людей, которые не знают друг друга, тем ужаснее становится одиночество каждого.
Чем ярче становится представление того, чем мог и чем хотел бы быть человек, тем труднее становится мириться с суровым фактом – жизнью.
Более храбрости требуется для жизни, нежели для смерти.
Все звери боятся света.
Жизнь, не освященная высшей целью, сведенная к голой борьбе за примитивные потребности существования, – такая жизнь – тоска, томление и гнусность.
Плохи дела жизни, когда приходится хвалить смерть.
Разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее – и все же жить?
Только тот приобретает истинных друзей, кто является другом самому себе.
У высоко летающих птиц не только крылья большие, но и клювы поувесистей.
Борьба — вот радость жизни.
Даже самая незначительная доля власти легко кружит неразвитые головы.
Деньги не исправляют несправедливостей природы, а углубляют их.
Из всего удивительного, непостижимого, чем богата жизнь, самое увлекательное и непостижимое — это человеческая мысль… Простая мысль чернорабочего о том, как целесообразнее положить один кирпич на другой, — вот величайшее чудо и глубочайшая тайна.
Когда бьют по одному честному лицу — все честные лица должны испытывать и боль, и негодование, и муку попранного человеческого достоинства.
Ложь перед самим собою — это наиболее распространенная и самая низкая форма порабощения человека жизнью.
Люди не понимают, что не всегда поцелуй есть поцелуй, а очень часто суковатая палка…
Многих малодушных, уже решившихся на самоубийство, удерживало на земле сознание, что они нужны для любящих их, и они долго еще жили, укрепляясь в мысли, что более храбрости требуется для жизни, нежели для смерти. А еще более бывало таких, которые забывали причины, побудившие их на самоубийство, и даже жалели, что жизнь так коротка.
…Настоящую любовь можно узнать по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще по тому… насколько от нее в душе светлеет.
Счастье… обширно и многогранно; лишенный возможности быть счастливым в одном, найдет свое счастье в другом.
Пусть всепобеждающая жизнь — иллюзия, но я верю в нее, и несчастья нынешнего дня не отнимут у меня веры в день грядущий. Жизнь победит — сколько рук ни налагалось бы на нее, сколько безумцев ни пытались бы ее прекратить. И разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее — и все же жить!
Уважающий свое призвание литератор должен писать так, чтобы он мог уважать каждую строчку, выходящую из-под его пера, подпишет ли он ее или нет, получит ли он за нее большой гонорар или маленький.
Чтобы идти вперед, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вы вышли и куда нужно вам идти.
Источник